глава1

Вы чаще думаете о сексе или о смерти? Хюну отрывается от добавления манной крупы в миску на весах и смотрит на Кихёна тем взглядом, по которому понятно, что из этих двух вариантов он выбирает третий – чаще думать о причинах дружбы с Кихёном. Он одерживает осуждение на пару секунд, а затем, вспомнив о своем бесповоротном решении быть в позиции спокойно принимать людей со всеми сдвигами и фазами, возвращает внимание к отмериванию нужных грамм. Кихён расценивает такое игнорирование по шкале от 1 до 10 из 10, как обидно, примерно в 6. Немножко расстраивает. Он этот вопрос выдумывал все утро. В нем грамотное соотношение легкой странности и намека на важную новость. И вообще, по прогнозам, такой вопрос должен был заставить собраться вокруг Кихёна в кружочек, чтобы проверить, как у Кихёна вообще дела по жизни, раз такие мысли в голову лезут. Но не реагирует даже Ченгюн, которого вот тут Кихён расценивает эту реакцию на отметку 9, да ты охренел, интересует сорт используемой муки больше, чем нетипичные слова рядом в одном предложении от Кихёна. Все продолжает тонуть в тишине, и если Хёну с Ченгюном на этой вечеринке игнора заебись, то Кихён начинает злиться. Я серьезно, вы можете ответить? Секс и смерть – это две важные темы, о которых человек постоянно думает. Это спорно, соглашается поговорить с Хёну, отставив пакет с манкой в сторону. О смерти человек не думает часто, если не находится рядом с источником какой-либо опасности для себя или близких. Что касается секса, то эта потребность хоть и входит в основу пирамиды маслов, но я считаю, что сравнивать такие вещи не совсем правильно. Кихён спрашивал другое, соглашается прервать увлекательное изучение информации о месте производства муки Ченгюн, поднимая голову. Он хочет конкретно наш ответ, а не анализ среднестатистического человека. «Так ты еще и понимаешь, что я хочу услышать, и специально оттягиваешь момент ответа», – раздраженно думает Кихён, потянувшись к рулону кухонных бумажных полотенец, чтобы в случае издевательского тупника Ченгюна, в который он из вредности может впасть, принять воспитательный мер и кинуть этот рулон в него. Но надо же учитывать, сколько факторов влияют на выбор варианта, – разговаривает в Хёну экономическое образование, пока он пересыпает манку на чистый стол и тянется за заранее приготовленным стаканом воды. «Короче, это бесполезно», – вдыхает Кихён. «Так, забыли все это». Кихён поднимается с барного стола и опирается ладонями на стол, чтобы выглядеть по-деловому и в стиле «а сейчас слушаем меня». «Вопрос был только для того, чтобы вы и меня в ответ спросили. И я бы сказал, что чаще думаю о смерти, и вы бы заволновались, а я бы после этого подал информацию, что планирую инсценировать свою смерть, и мне нужна ваша помощь». Добавляя водичку в смесь манной муки, Хёну не дергает плечом и не тянется к Кихёну за подробностями, раскидывая все предметы на столе между ними. Все еще не ведет себя так, как прогнозировал Кихён. Ченгюн, стабильно с желтой карточкой от Кихёна за свое поведение, продолжает включать в диалог только Хюну. «Конечно, надо учитывать, и мы можем сказать об этих факторах при ответе, но они должны быть только нашими, личными. Примерно неделю назад я читал…» «Ты издеваешься надо мной?!» Не выдерживает Кихён, криком напоминая себе, но Ченгюн равнодушно бросает на него взгляд и поворачивается всем корпусом к Хёну, продолжая мысль. «Неделю назад я читал книгу Сарамага, в которой все было завязано на том, что в одном городе перестали умирать люди, поэтому, естественно, неделю назад я бы ответил, что думаю больше о смерти, потому что я был под большим впечатлением от этой книги. А сейчас я что-то запарился своим одиночеством и выберу второй вариант ответа». «Вообще это интересно», – задумывается Хёну, перемешивая руками воду с манкой и замешивая из этого теста, пока Кихён взглядом передает чувство испытываемого предательства. «Но я бы еще уточнил в этом вопросе, о какой смерти идет речь? О своей, о чужой или в общем?» «Тогда и про секс надо уточнять также», – наполняет Ченгюн дискуссией еще одной фразой, выводящей Кихёна из себя, пока Хёну образовывает из мести комочек более плотного теста. «Я хочу инсценировать свои похороны. Вы меня понимаете?» – пробует Кихён перейти на четкое обозначение слов, раскатывая предыстерику в голосе с каждой буквой. Хёну останавливает ручное замешивание теста и поднимает на него взгляд. Он ожидает увидеть искры веселья или что-то напоминающее «я про свой драм-кружок говорю, если что, но там только, пожалуйста, помогите мне…» Где-то тут позиция Хёну касательно спокойного приема странности окружающих начинает тускнеть и блекнуть под воздействием тотального ахуя в голове. «Это что-то вроде репетиции?» – спрашивает Ченгюн после 20 секунд тишины, чувствуя себя при этом куда нелепее, чем звучит сам вопрос. «Это что-то вроде того, что я должен деньги японской мафии, и у меня их нет», – с огромнейшей неохотой признается Кихен, переключая все свое раздражение на самого себя, опуская взгляд. «Это какая-то сюжетная линия в какой-нибудь онлайн-игре?» – дает новую надежду на возможность все объяснить не так буквально и страшно, а Ченгюн, пока Хену, кажется, перезагружается и способен только моргать, и то значительно реже, чем обычно. «Нет, это какой-то алкоголь в каком-то городе, который я выпил с каким-то человеком, и подписал какой-то договор на какую-то сумму денег, а теперь какой-то срок истекает, следовательно, меня как-то убьют, и я хочу как-то этого избежать», – нервно таратурит Кихен. Ему стыдно в этом признаваться, стыдно вводить в курс дел друзей, стыдно вообще сейчас существовать на этой кухне, где задумывался типичный вечер втроем, в которой Кихен бы рассказывал, как прошла неделя, Хену бы делал тесто для макарон из манной крупы, а Ченгюн… Кихен не может предположить, что пришло бы в голову Ченгюну делать в этот вечер, но в любом случае он бы с этим согласился. «Ты взял деньги в долг у мафии», – отходит от шока Хену, выпуская комок теста из рук и отрывая одно бумажное полотенце с рулона, чтобы вытереть руки. Кихен не очень хочет на этом фиксироваться, гораздо важнее не то, что он уже натворил, а то, какие черты он обозначил тому, что планирует натворить. «Если быть точным, то скорее не у мафии, а у одного парня, который периодически работает с мафией», – поясняет Кихен, бессмысленно аккуратно перекручивая солонку на столе несколько раз, чтобы не поднимать взгляд, пока рисунок кошачьей мозгочки не посмотрит на него. «А зачем?», – задает логичный вопрос Ченгюн. Кихен не собирается никому об этом рассказывать, но врать друзьям тоже идея так себе, особенно в процессе формирования к ним просьбы, поэтому уклоняется общей фразой «в кое-что хотел вложиться, и получилось все так неудачно, что теперь нужно вкладываться в свои похороны», – саркастично и строго заканчивает Хену. На интуитивном уровне Кихен понимает, что время медленно забывать про свою деловую и «а сейчас слушай меня» позу и смиренно возвращаться на барный стул, на один уровень со взглядом Хену. Он смело его выдерживает, защиту даже подключая свою тупую гордость и выражение лица «да, я долбоёб, но я готов нести за это ответственность». Ченгюн выглядит так, будто ищет поводы свалить на время, пока напряженная игра в гляделке между Хену и Кихеном не сойдет на нет. Он пробует шевельнуться в сторону ванны, но Хену тот же резко хватает его за запястье, обнуляя эту идею. «И как ты думаешь это провернуть?» Закрытый гроб, напичканной кучей протухшего мяса, чтобы никому не захотелось заглянуть в него. Тихо говорит Кихен то, что еще вчера ночью ему казалось гениальным. «Человек, который одолжил мне денег, не переносит вид крови и тем более страшных телесных увечий, поэтому мы скажем, что я попал в аварию, и… мы скажем», – перебивает Хену, неосознанно сжимая пальцы вокруг запястья Ченгюна еще сильнее. «Будет странно, если ко мне на похороны никто не придет. Поэтому мне пришлось сказать вам, ибо… пришлось», – перебивает Ченгюн, обижаясь на это слово так, что перестает чувствовать, как запястье бледнеет и начинает остро болеть. «Разве друзья не должны рассказывать о таких вещах?» «Наверное», – думает Кихен, – «ситуации наоборот, он бы тоже тут развел морально-нравственную беседу и обиду вселенского масштаба. Но он по другую сторону баррикад и думает только о том, что чем меньше людей в курсе этой ситуации, тем лучше». «А со стороны документов ты что будешь делать?» – продолжает танком логики давить Хену. «Он не будет ничего проверять, ему слишком скучно это делать, особенно зная, как легко все подделать», – обеспеченно отмахивается Кихен, как будто его спросили о каком-то пустяке, а не о том, как не провалить проверку о собственный статус мертв перед тем, кто хочет тебя убить. «Ты его хорошо знаешь, и про то, что в гроб он не заглянет, если сказать ему, что там узувечено тело, и про то, что скучно будет по документам проверять», – замечает Ченгюн. «Вряд ли это та информация, которую рассказывают перед тем, как дать денег в долг». «Знаю, знаю», – поджимает губы Кихен, надеясь, что фраза Ченгюн останется без обсуждения. Но Хену отпускает чужое запястье и смотрит на Кихена еще более требовательно, оценив внимательность Ченгюна крайне справедливо. Кихен прикидывает, сколько еще неудобных и проблемных вопросов прибавится, если он ударится в подробности и составление психологического портрета своей проблемы. Лучше по одной шокирующей новости в день, и сегодня день только для «нафотошопим фотку для моего надгробия вместе». Я просто за ним наблюдал, отмазывается Кихен, быстро возвращаясь к нужной теме. «Послушайте, я понимаю, что это звучит безумно». «Как полная ебанина это звучит», – развязывается со своего же челленджа два года без мата Хену, залпом выпивая оставшуюся стакань воду. Пришло время убедительного монолога. «Хорошо, да, это звучит как полная ебанина», – уверенно вскрикивает Кихен и собирается отступать от своего плана. «Но у меня нет выбора», – утверждает Кихен. «Я подписал с ним договор, и там такой заебанный на правах человек, что он не даст мне возможность отсрочки», – доказывает Кихен. «Я думал об этом всю ночь, единственный вариант – это сделать все, чтобы он поверил в мою смерть», – уверяет Кихен. «Если я уже умер, меня невозможно будет убить», – щелкает пальцами Кихен в знак «тема же». «Мне всего-то нужно, чтобы вы постояли в похоронном доме с постным выражением лица, благо вы двое потрясающе умеете это делать», – заканчивает свой стендап Кихен. Из всего монолога Чинг-Юна веселит слово «всего-то», он повторяет его и смеется смехом, слабо тянущим на планку здоровый. Кихен уже более подробно прослушал каждое слово. «Мне нужно 200 грамм виски, холодный душ, крепкий сон, и только после этого я что-то смогу сказать», – вздыхает Кихен и, на ходу кинув в мусорное ведро комочек бумажного полотенца, уходит в свою комнату. Кихен с грохотом роняет голову на сложенные руки на столе. С одной стороны, реакция не такая страшная, как могла бы быть, и, скорее всего, надо действительно дать Кихену время привыкнуть к этой идее, и если он откажет, то это его право. С другой стороны, Кихен живет с Кихеном в одной квартире, поэтому даже при всем желании никто никуда не сбежит от этого разговора, от этого предложения и от этой пятнадцатилетней дружбы и от этого упрямства Кихена. Тот человек, которому ты должен денег, точно не сможет дать отсрочку. А Ченген все еще не врубается, что если сложить слова «мафия» и «не отдать деньги», получится слово «пиздец». Психопат, убивающий ядами собственного производства, звучит как кто-то, с кем можно договориться? Ченген цокает, достает из верхних ящиков миску и убирает комочек теста туда, накрывая полотенцем. Есть ощущение, что Хену сегодня будет не до продолжения готовки, но взять ответственность за отправку всего этого в мусорное ведро у него смелости не хватает. «Если это все прокатит, я бы на твоем месте завел детей только для того, чтобы рассказать эту историю», шутит Ченген, чтобы сделать атмосферу легче. Ему с его тягой к аниме в жанрах кайта и сэкай куда проще принять рискованную театрализацию Кихена. Точно, семья доходит до Кихена, и он поднимает голову и огромными испуганными глазами смотрит на Ченгена. «У меня на похоронах должен быть кто-то из семьи. Лучше всего, если это будет мама». Ченген не успевает оставить свое мнение на этот счет в голове Кихена, как тот почти слетает со стула к журнальному столику, где оставлял телефон. «Ты собираешься позвонить своей маме?» «Я собираюсь позвонить в магазин женской одежды и спросить, есть ли у них костюм сорок четвертого размера, выглядящий так, будто я вдова из Каяна, которая любит искусство и только что потеряла любимого сына». «Ни хрена не понятно, но Ченген хотя бы пробует понять». «Ты знаешь кого-то, кто будет похож на твою мать, если переодеть?» «Знаю», — сосредоточенно гугля контакты магазинов отвечает Кихен, — «себя».