Тафгай 9

The protagonist is realizing that living with a voice inside their head is uncomfortable. They realize that their body can perform certain actions automatically, like lifting weights and working at a machine, without conscious thought. However, the voice in their head becomes annoying. They go to see their neighbor, who is in a depressed state, and try to cheer them up. Later, they participate in a volleyball game and reflect on the dynamics of their team. They also visit a doctor and have a sexual encounter with them. Глава 9 Почему-то именно в этот вечер стало отчетливо ясно, что жить с чужим голосом внутри своей головы мне некомфортно. Кое-какие плюшки, конечно, перепадали из-за того, что тело могло действовать в автоматическом режиме. Например, гиря. Я бы никогда столько раз ее не рванул, ведь как только бы заболели мышцы, сразу бы включилась внутренняя сигнализация моего сознания — брось железяку, спина болит, рука трещит, в ноге стреляет. Десять раз поднял — и нормально. Куда нам еще? Сейчас помру. Именно так открывается второе дыхание — через преодоление внутреннего страха и запрета на бессмысленный подвиг. Или вот работа у станка. Достаточно мне просто задуматься над тем, что я сейчас делаю, и все. Прощай фреза, прощай деталь, прощай станок. А так тело без подключения сознания работает и быстрее и лучше. Но голос в голове уже реально задолбал. Сейчас идем к Зинке, раскладываем ее на столе, и так, чтобы все ходуном ходило, бухтел он всю дорогу. Но когда я приблизился к женской общаге, то голос просто взвыл. Поворачивай, оглобли, поворачивай, говорю, сейчас в окно полезем и как сразу четверых по очереди возьмем, а потом отдохнем и еще. — Да помолчи, — я потряс отчаянно головой. — Сказано, завтра зайду к Ольге Борисовне, и хватит. Мне, может быть, Света, дочка физорга, нравится, — брякнул я голосом назло. — А где там грудь, — я спрашиваю, — где там сиськи? — Нет, ты ответь, где наши законные сиськи, — заверещал он. Вот так весело с разговорами я и добрался до родного порога, где опять четверка парней на лавочке терзала гитару с модными ГДРскими наклейками, оглашая окрестности новой дворовой песней. Вечер опустился на город небольшой. С девушкой любимой на танцы я пришел. Музыка играла, и кто-то танцевал. Только лишь я один у стены стоял. Стоп, стоп, люди, остановите этот ритм. — Здоров, — я подошел к музыкантам, — останови-ка этот ритм. Потом станцует девушка с другим. — Чего сегодня отмечаем? — Да не прячь пиво, уже заметил. — Погода хорошая, — робко оправдался гитарист, — последние теплые дни на природе бы посидеть. — В школе рабочие молодежи сегодня были? — я продолжал наседать. — Были, — грустно проблеяли парни хором. — Уроки выучили? — я сделал грозное лицо. — А нам не задавали, — ответил вновь засек гитарист. — Лыжий и длинноволосый парень. — Ничего, я как в школу приду, сразу с этим наплевательским отношением разберусь, — я поднял здоровенный кулак. — Во что образование превратили, либералы проклятые. — Чего, — спрашивается, — на парней накинулся, — подумал я, поднимаясь на крыльцо общаги. Довел меня все-таки голосок. Но пока шагал на четвертый этаж, успел успокоиться и даже настроиться на сюрприз, который мне пообещал сосед. В комнате я обнаружил его, соседа Василька, в подавленном состоянии. Парень лежал на кровати, повернувшись лицом к стене и тихо подрагивал. Ни то плакал, ни то нервно смеялся. Без слов было понятно, что при приготовлении сюрприза что-то пошло не так. — Что стряслось, интеллигенция, — спросил я, бросив форму на кровать. — Главный конструктор назначил тебя главной женой? Теперь за все промахи всего коллектива будет сразу вызывать на ковер? — Курицу украли, — наконец покрасневшее лицо соседа оторвалось от стенки. — Теперь рассказывай поподробнее. Я внимательно присел напротив. — Я хотел сюрприз. Курицу запечь, — шмыгнул носом Василек. — То есть ты ее в духовку сунул, а рядом постоять с книжкой забыл, — догадался я в причине нервного расстройства. — Ладно, попытаюсь спасти хоть часть. Я схватил сумку, с которой пришел с волейбола, вынул из нее майку, трусы, полотенца и оставил одни китайские кеды. Затем выскочил в коридор и по ходу движения стал стучать в каждую дверь. — Мужики, кому нужна целая бутылка водки, — кричал я. — Чего? — вызвался кто-то заспанный. — Пузырь водки нужен бесплатно, — подмигнул я. — Спрашиваешь, — улыбнулся он. — Чего стучишь? — выглянули с другой комнаты. — Бутылку водки подарили на волейболе, как лучшему игроку, а пить пока нельзя. Надо? — хмыкнул я. — Давай! — обрадовались и там. В общем, через пять минут все крыло моими стараниями высопало в коридор. Я поднял высоко над головой холщовую сумку с кедами. — Это бутылка водки, и получит ее сейчас самый сообразительный! — хмыкнул я и подождал, пока народ немного заволнуется. — Что делать-то надо? — На работу скоро, давай не томи. — Сейчас, засекаю, три минуты, — я поднял руку вверх, как вождь индейского племени, — ухожу в свою комнату и жду. Затем возвращаюсь обратно, открываю духовку, и чтобы курица была там, в теплом домике, иначе вам лучше не знать, что будет дальше. — А водка как же? — спросил один парень, который хуже всех соображал. — Водка? — удивился я. — Когда прекратится воровство на кухне, с которым я сейчас буду бороться самым нещадным образом, тогда разопьем этот пузырь все вместе. Время пошло. Через три минуты куриный сюрприз, правда уже без ног, лежал в тарелке на столе нашей комнаты. Я могучими руками разломил несчастную путешественницу пополам и, не дожидаясь торжественных слов от Василька, свою половину умял в три счета. — Ваня, скажи, а зачем они чужое взяли? — Василий, хоть и курица вернулась в родные пенаты, был все еще подавлен. — Мы тут живем все на равных, зачем воровать? — Сложно сказать, честно признался я. У кого-то детская дури с головы не выветрилась, а кто-то сам по натуре такой. Ему захапать чужое в удовольствие, в кайф. В каждом народе есть 10% коричневой субстанции, которая плохо пахнет и в воде не тонет. Если она здесь, то это мелочи. Отловим, помордасом надаем, перевоспитаем. А вот если она вдруг окажется там, сплывет на самый верх, тогда всем плохо будет. В пятницу вечером волейбольная игра с цехами сборки кабины кузовов длилась уже целый час. Счет по партиям был один-один. Первую взяли мы, 15-10, вторую они, 15-12. Не летел у меня сегодня планер, планирующая подача. Зато команда в целом заметно прибавила во всех компонентах. Это и прием, и подстраховка, и взаимовыручка. Толя и Коля сегодня были трезвы, как стеклышки. Либо одумались, либо дорожили своей хиповской шевелюрой. Отец большого семейства Валера в игре был привычно надежен и хладнокровен. Студенты ПТУ Миша и Кирилл, которых с моей подачи прозвали Кирилл и Мефодий, нехватку мастерства компенсировали самоотверженностью. Кирилл уже по разу успел, спасая мяч, удариться в стену спортзала и в скамейку убровки, а Мефодий ушиб руку о железную стойку, которой крепилась волейбольная сетка. Кстати, болельщиков во второй игровой день заметно прибавилось. Кроме заполненного балкона, они сидели и на скамейках по краям игрового поля. На одной из таких скамеек, ближе к сетке, болел за нас Сизорг Самсонов с дочерью, которая безотрывно поедала меня своими большими глазами. — Счет 10-10, подача команды цехов сборки, — меланхолично произнес судья на лестнице стремянки. — Хорошая у соперника подача, — подумал я, когда мяч по пологой дуге просвистел над сеткой и немного вильнул в сторону. Я прыгнул влево и с большим трудом волейбольный снаряд отбил вверх, примерно на центр нашей половины. Валера, метнувшись на мяч, своими толстыми пальцами отпасовал на край ближе к сетке, где неформалу Толику оставалось лишь в прыжке перекинуть кожаный шар на чужую половину. Никакой речи о вдумчивой атаке уже не шло. Но и у сборщиков кабины кузовов тоже не хватало в команде квалифицированных спортсменов. Поэтому довести мяч до четкого акцентированного удара у них не получилось. Они просто перекинули его на нашу половину. Мефодий посеменил назад и одной рукой долбанул по кожаной сфере на удачу. А удача в этом розыгрыше была на нашей стороне. Мяч прилетел под сетку на распаковщика Валеру, который навесил на пару метров назад точно под мою атаку из шестой зоны. Прыжок и со звонким ударом волейбольный снаряд воткнулся на половине наших соперников. Зрители вяло похлопали в ладоши. Все, кроме Светки, которая эмоционально подпрыгнула со скамейки, звизнула и крикнула «Молодцы, мальчики!». Ну и влип я, подумалось сразу. «Дожимай сборку, мужики, я вас верю!», чисто для проформы брякнул физорг и снова уткнулся в какие-то подсчеты в записной книжке. Счет 10-10, переход подачи команде ремонтников. Широко зевнул судья встречи. Еще до вечерней игры, во время рабочей смены, устав слышать голос в голове, который собирался жаловаться в ООН, если я срочно не посещу медицинский кабинет Ольги Борисовны, я сдался. До обеда оставалось примерно минут сорок. План на первую половину дня я уже перевыполнил. И Данилыч с Казимиром Петровичем пару раз подходили и намекали, что сегодня «питница» и надо бы того этого. Поэтому тянуть не было смысла. Я посмотрел по сторонам, нет ли поблизости мастера, глубоко и виновато выдохнул и пошел. Сказать, что врачиха обрадовалась моему появлению в кабинете, все равно, что ничего не сказать. Ольга Борисовна тут же закрыла дверь на шпингалет и, прижав меня к стене, обрушила на меня всю свою нерастраченную сексуальную энергию. — Ложись на кушетку, — прошептала она, обдавливаясь своей шикарной грудью. — Мне бы градусник поставить, — пробормотал я в ответ. — Температуру бы померить. — Ложись быстро, — чуть не вскрикнула врачиха. — Сейчас я тебе не только градусник поставлю. И, надо сказать, угрозу она свою сдержала. А когда градусник вырос до размеров большого уличного термометра, Ольга Борисовна, оседлав меня, ставила его себе туда, куда надо. — Вот это я понимаю, вот это медицина. Хорошо, — выдохнул голос в голове, — сейчас бери спирт и к мужикам наполить информацию. — Обойдешься, — зло выпалил я. По твоей милости замутную бабу трагаю. А я к этому не привык. — Теперь привыкай, — расслабленно ответил голос. У нее муж — ответственный партийный работник, у которого есть билеты, командировки и конференции. Что ей теперь прикажешь, до срока увидать? — Да, Ванечка, — обмякла и легла на меня Ольга Борисовна. — Хорошо, — тихо призналась она. При счете 13-13 я снова встал на подачу. И от досады на себя, на свою беспринципность, я зло ударил по мечу пару раз ладонью, вгоняя его в пол. Отошел как можно дальше от лицевой линии, подбросил кожаную сферу вверх, разбежался, подпрыгнул и вмазал. Мяч, рассекая воздух с большой скоростью, просвистел наполовину площадки сборщиков и воткнулся в голову одного из зазевавшихся мужиков, который вовремя не присел. Так возможно был бы аут, а теперь мяч улетел от ошарашенного работяги на балкон. — О-о-о! — ухнули все болельщики и зааплодировали. — 14-13, подача ремонтников! — захлопал и сам судья на вышке. — Контрольный мяч! — Ванюша, давай! — звизднуло с бровки Света. — Не посрами! — грянул Самсонов. — Слышь ты там, в голове! — вырыгался я. — С Ольгой Борисовной все, баста! — зарекался козел в огороде капуста не есть, хохотнул в ответ голос. Я прижался спиной к стене спортзала, подбросил мяч, разбежался, подпрыгнул и ударил так, чтобы вопросов больше про медпункт не возникало. На этот раз команда двух сборочных цехов, не сговариваясь от пушечного выстрела, разбежалась в надежде на аут. Но волейбольная удача была со мной, и мяч попал в линию. — Партия! — залыбался рефери. — 2-1 в пользу ремонтников. — Смена площадки. После врачихи я зашел в буфет и купил там трехлитровую банку томатного сока, а потом спустился к мужикам в нашу маленькую секретную комнатку. В кармане у меня была справка, по которой я в понедельник от смены на заводе отстранялся, чтобы пройти подробное обследование в поликлинике по поводу капризного шума в ушах. Именно так я сформулировал свой недуг для Ольги Борисовны. Правда, я хотел три дня, но медсестра категорически воспротивилась, пустив скупую женскую слезу. Пришлось согласиться на то, что дали. — Вот и молодец, — потер азарт на ладони Данилыч, — и врачихи хорошо, и нам неплохо. Волшебный пузырек на раз, два, вынимай. — Все, — хмыкнул я, — муж из командировки вернулся. Эрекцию ему санатории для партийной номенклатуры починили, вот справка. И с сегодняшнего дня у нас здесь трезвость — это норма жизни. Данилыч от слов «трезвость» и «норма жизни» перекосился, как от инсульта. — Кстати, — продолжил я, — Казимиру Петровичу пить нельзя, он у нас завтра женится. Будем употреблять сок. Я водрузил банку с напитком кроваво-красного цвета из томатов на стол рядом с закуской. — Данилыч, крепись, — поддержал идею с временным сухим законом Казимир. — У меня на свадьбе наверстаешь, смотри, что в газетах пишут. — Да идите вы с газетами, — вскрикнул обломавшийся с выпивкой бедолага. — Это что ж такое дома будет, если я сегодня в пятницу трезвый приду. Нельзя же своих близких так сразу нервировать. — Согласен, — улыбнулся я, — гуманистические ценности нашего общества нужно блести. Поэтому предложение такое. Приходишь трезвый, рассказываешь жене о мировом кризисе капитализма и ставишь ее в коленно-локтевую позу, чтобы компенсировать потерю нервных клеток. — Чего? — Данилыча передернула как паралитика. — Иван прав, — улыбнулся одними уголками рта Казимир. — Не дорабатываем мы с политической грамотностью на женском фронте. Когда жена просит новые сапоги, ее же не интересует, что в капстранах рабочих угнетают, а должно. — Чего? — Данилыча снова нервно передернула. — Даже Ленин через это дело приобщал женщин к мировой революции. Припомнил я кое-что из истории. Надежда Константиновна — раз, Инесса Арман — два. — Надю не трожь, — взвыл Данилыч и вприпрыжку покинул заседание нашего стихийного пролетарского кружка. В четвертой партии за счет вернувшейся ко мне подачи оторвались на семь очков. — Тринадцать шесть, подача ремонтных цехов, — показал рукой судья. На подачу вышел пацифист и пофигист Колян. Длинные волосы, как звезда сцены, отбросил назад и лишь на чуть-чуть, подбросив мяч, влепил по нему нижним основанием ладони. Подача вышла так себе, но на ту сторону перелетела. Сборщики, легко приняв такой простенький волейбольный выстрел, красиво разыграли, выведя на решающий бросок своего диагонального, который сбоку щелкнул, что есть силы. И только я подумал, что все, потеря подачи без вариантов, как вдруг Мефодий, нырнув рыбкой, проехал на животе и успел сунуть ладонь между паркетом и мячом. Кожаный шар взвился на три метра ввысь, и я, недолго думая, выпрыгнул и бабахнул по нему, метя куда-то в угол вражеской половины площадки. Мужики со сборочных цехов растерялись и получили четырнадцатое очко. Мяч в поле, счет четырнадцать шесть, подача ремонтников, матч-болл, дунул свисток судья. — Ванюша, давай, мальчики забейте еще один, — прыгала на месте и требовала Светка, которая оказалась человеком очень настойчивым и устремленным. Перед самым концом смены, когда я уже рабочее место привел в порядок и листал учебник по истории, все же семилетнее образование нужно было исправлять хотя бы на десятилетку, явилась-не запылилась дочка-физорга Светочка. Прическа, туфли на каблуке, платье чуть выше острых коленок, прямо модный подиум для девочек-подростков среди серых железных стеллажей с заготовками. Но не тянула Света на свои девятнадцать лет. — Привет, — защебетала она, — закончил уже работу? — Нет, читаю учебник по истории мехообработки, — соврал я. — А ты не хочешь меня куда-нибудь пригласить? Девушка мило похлопала большими глазками. — Нет, — я опять опустил голову в книгу. — А в кино, в субботу, на последний сеанс, — услышал я надухом. — И в субботу в кино не хочу, — я нервно перелеснул на новую страницу, хотя еще на старой часть текста осталась недочитанной. — А в воскресенье в наш кинотеатр мир? — уже заметно подрагивающим голосом спросила девушка. И в понедельник, и так далее по дням недели, — пробурчал я. Внезапно, как в кино, опытные актрисы сериалов из глаз светки сначала потекли большими каплями слезы, потом раздался глухой тихий плач, затем звук постепенно усилился и перешел на неприятные высокие частоты. — Все, в субботу, — подскочил я со своей железной рабочей табуретки. Моментально в руках провокаторша появился платочек, слезы испарились, и нарисовалась миленькая улыбка. — Хорошо, я согласна, — шмыгнула она носом. — Ну, пока. — Теперь уже до свидания, — пробормотал я. И когда это чудное видение исчезло, я, переполнивший меня отрицательной энергией, несколько раз пробежал по всему ремонтно-инструментальному участку. Остановился около Данилыча, который все еще что-то растачивал, дождался, когда он поднимет голову на меня, и сказал — Данилыч, срочно нужно подать ноту ООН, чтобы Женевской конвенции женский плащ приравняли к оружию массового психического поражения и запретили его использовать в мирных целях. — Хорошее предложение, — согласился мой коллега. — Привлечем общественность. Хватит. Натерпелись. — Давай, Коля, мочи на матчбол, — заревел Самсонов, — еще чуть-чуть, и мы в полуфинале. — Да не кричите ему под руку, — остудил я физорга. — Николай, просто перекинь мяч. — Легко, — улыбнулся Колян. Но вдруг неформал подкинул волейбольный снаряд гораздо выше, чем обычно, и с перепугу махнул так, что лишь верхними пальцами зацепил по мячу. Кожаная сфера сильно закрутилась и по высокой дуге полетела на сторону сборщиков. Все на мгновение замерли в ожидании того, куда брякнется волейбольная сфера. Она рухнула точно под сетку команды соперников. Кто-то из мужиков той команды бросился этот мяч поднимать, но лишь успел пальцами зацепить пролетевший по невероятной траектории волейбольный снаряд. — Гоу! — заорал и запрыгал на месте Колян. — Мы сделали это! Мы в полуфинале! — бросился его поздравлять друг Толик, а также ПТУшники Кирилла Мефодий. Я скромно пожал рукой у Валерия, которого уже заждалась дома большая семья. И тут Света на высоких ультразвуковых частотах взвизнула, выскочила в поле и повисла на моей толстой шее. Физорг Самсонов беспомощно всплеснул руками. — Ну где там грудь? — презрительно хмыкнул голос в голове. — Пусто. — Да помолчи, сам вижу, что влип, — рыхнул я.