интервью женя

The person in the transcription is discussing their decision to emigrate from Russia and how it was influenced by various factors. They mention their interest in studying abroad and their disillusionment with the events surrounding the war in Ukraine. They also talk about their plans for the future, including pursuing a career in art and politics. The war and their move have reshaped their perspective and goals. Супер. Так, ну, я изучаю видение личного будущего в современных реалиях и хочу с тобой поговорить о том, вообще хочу поговорить с людьми, которые приняли решение уехать или остаться в Российской Федерации в период с февраля по сентябрь 2022 года в контексте СОО, вот, и мне важно узнать, как это было в твоей жизни. И, вот, первый вопрос, когда ты в первый раз подумал об эмиграции, расскажи немного об этом. А, ты имеешь в виду, подумал об эмиграции в этих присоединениях или, в принципе, в жизни, да? Ну, я думаю, в принципе, в жизни. Ну, история такая, что я всю жизнь учил метский язык, и я с самого раннего возраста присоставил себя к вершинскому обществу, и потому не было более чем, понятно, желания уехать из России, учиться, ну, в частности, в Германии, в нашем окопусе Бани, метковичная страна, просто был прицел на язык. Вот, а спустя какое-то время, я думаю, где-то лет 15-16 я приделся в профессии, в которой я хочу учить, в каком правиле я хочу двигаться, и потому Германия у нас стала вообще идеальным местом, но, чтобы быть максимально откровенным, я все-таки до начала войны, то есть, так, даже когда началась война, я все равно поступил в Российский вуз, и триггером для эмиграции стала мобилизация, я с ней дала такой пинок под зад, и в итоге меня выбросило из России, и все сложилось так, как я давно хотел, это все к тому, что, как бы, желания было всегда, но действия произошли именно благодаря вот этому импульсу войны и всего прочего. Угу. Ну, я правильно понимаю, что, возможно, ты как бы не уехал бы или уехал бы гораздо позже, если бы не мобилизация? Угу. И теоретически уехать, я даже думал, не в Германию, а в Австрию, в Вену, вот, но это было все очень теоретически, то есть, никаких конкретных действий я не представляю. Угу. Было ли для тебя важным то, что произошло в конце февраля 22-го года, и поменяли ли эти события как-то, повлияли они на твой план или нет? Да. Ой. Прошу прощения, я сейчас просто уже на балконе тут пробежал, да. Так вот. О, да. Да. Да. Сейчас думаю, как правильно ответить. Ну, в общем, да, как-то это очень сильно повлияло, если постараться более развертко как-то это дефинитировать, то это, начало войны очень сильно повлияло на мое мировоззрение и очень сильно перетормошило меня как персону, как личность и в моем биорасприятии. Потому что, например, сейчас я делаю администрацию и пытаюсь заниматься как-то этой темой, а если быть точнее, то тем пунктам осознания полной неизменности мира как такового, потому что, условно, например, моя мама, ну, и Марисия в целом, постоянно мне говорили, что я новое поколение, что я родился не в диктатуре, а родился в свободной стране, в отличие от них. И у меня условная надежда на будущее, и мое поколение хотя бы так и является. И после начала войны я вот прямо очень хорошо помню, как я встал, шел в туалет и сел на дождь и плакал. И все это оказалось неправдой, несмотря на то, что мне уже было лет 17. Я все равно на каком-то потенциальном уровне верил в эти слова. И потому начало войны и все дальнейшие события происходили в хронопостке. Просто много приятных событий были открыты в глаза как в теле до этого, но просто они встали в поле моего зрения, в поле моих интересов. Я очень жестко столкнулся с реальностью того, что 14-й век не закончился, и все эти истории про великий 21-й век и новый мир, это все нет. Наверное, это один из основных моментов, которые все перемешали. Ну и конечно же эмиграция, если говорить про какие-то физические продвижения. Я правильно понимаю, что эти события как бы разочаровали тебя во времени, в поколении? Это сложный вопрос, потому что я бы сказал, что начало войны, это резкий момент, когда я очень сильно подрослел, и может быть связано с этим. Возможно, во все эти ничтожения бы тоже рухнули, но точненько они бы не рухнули, они бы рассеялись, но здесь они рухнули. То есть здесь очень важен импульс изгне и какая-то репрессивность этого события. Еще вторая часть вопроса, как повлияли как-то эти события на твои планы? Мне кажется, что ты, естественно, на него ответил, но мне хочется заострить на него внимание, наверное. Да, довольно-таки. Они поменяли планы в контексте того, что я осознал, что в России я больше не смогу, но я буду еще не быть с этой страной. Несмотря на то, что как бы решение об эмиграции, оно все равно было принято в буквально первые дни начала мобилизации, очень внезапно, все равно я понимал, что рано или поздно я уеду в Россию, что это был какой-то толчок и осознание того, что новое будущее не может быть связано с этой страной. Угу. А как ты считаешь, вынуждено ли было твое решение уехать? С чем это вообще было связано? Ну, у меня не было прямой опасности, потому что мне было 16 лет, и я не задержал мобилизацию, и чисто теоретически я бы даже мог сделать отвод от армии, но другой вопрос, насколько этот отвод был бы соответственным в нынешних обстоятельствах. Но несколько было причин. Меня очень испугала мысль того, что граница закроется, и я больше не смогу выехать из России, и, конечно, меня немножечко нас туда не пугало. Было много причин. Одна из них, например, то, что я занимаюсь искусством, и я понимаю, что тот вид моего языка, в котором я прибегаю по отношению к моим работам, он совершенно невозможен в России, и даже был невозможен до начала войны. То есть я очень много, по крайней мере на данном этапе, работаю с политикой, войной, с своей христианистичностью и прочими аспектами, и это, мягко говоря, не то чтобы запретные темы, но последовательные темы в России были еще до начала войны, хоть в меньшей степени. И плюс, я как какой-то персонал понимал, что я в ближайшие десятилетия вряд ли смогу быть полноценным сейчас в России, просто учитывая, что мои слова полностью ограничены. Хотя тогда они не были полностью ограничены, только в последние пару дней они стали ограничены хотя бы. Но несмотря на то, что я совершенно не стремлюсь на данный этап моей жизни к представлению семьи, дети и прочего, я хочу иметь право и возможность иметь такие перспективы. Поэтому я бы сказал, что да, мое решение было вынуждено. Только что я услышала, что вынуждено из-за того, что недостаточно свободы выражения и с тем, что хочется иметь какие-то права, которых в России нет. Да. После того, как ты переехал, насколько на далекий срок ты планируешь свою жизнь? Ну, на разных этапах миграции это был разный срок. У меня был очень долгий и веселый путь. Поэтому, когда я был в ФАЭТе, сейчас я учусь. И я получил университет как женщина. Поэтому я полностью могу устроить свои планы вне зависимости от потребностей. Про сейчас, как вы уже сказали, тоже много своих коррективов. Но, так или иначе, сейчас я, например, планирую свою жизнь на ближайшие несколько лет. Потому что я понимаю, что ближайшие 3,5 года я точно учусь здесь в ФАЭТе. Потом, может быть, я приеду в Берлин и буду делать магистратуру и работать и прочее, прочее, прочее. Но первый год миграции я планировал все от точки к точке. То есть я планировал все от каждой новой бумажки, от каждого нового шага, от каждого нового письма и так далее. Поэтому, да, изначально горизонтальное планирование было сужено до месяца. То есть сейчас, из-за того, что у тебя есть больше стабильности, твой срок горизонтального планирования заканчивается магистратурой и Берлином или еще дальше? Ну, есть когда-то вопрос по искусскому принципу горизонт планирования, потому что планирование, что бы конкретно делать по пунктам, ну, наверное, да. Но глобально, конечно, у меня есть какие-то планы сейчас на будущее и какие-то желания, чем я хочу заниматься, что я хочу делать дальше. Если это тоже может быть планированием, то да, тогда он снялся на поле, этот срок. А что тебе хотелось бы делать в будущем? Ну, я бы хотел, я сейчас учусь на сценографии, ну, я учусь, да, на сценографии, но у нас очень многогранный курс и система обучения, поэтому я понимаю, что по окончании моего обучения я буду оплатить множественное количество инструментов для выражения себя и какой-то работы в поле искусства, прости господи. Вот, и в октябре я хочу получить театрализм, потому что я очень хочу быть научно и теоретически тоже подкованным, что мне это важно. Вот, я бы хотел заниматься искусством, связанным с политикой, тема интенсивности и войны, не будучи закрытым в рамках политического искусства. Для меня это такой важный шаг, то есть, я бы сказал так, я больше хочу заниматься искусством, исходящим из меня, то есть заниматься честным искусством, которое как-то диктуется моим внутренним ощущением, и оно может меняться, но на данный момент оно такое. Для меня условно я хотел бы быть в свободном рамках своей идентичности и способах её экспрессии. Угу. А то, что ты говоришь о том, что тебе хотелось бы, ну вот, заниматься, наверное, самовыражением в искусстве и в том числе правополитикой и про войну, связано ли это с СО, или это ещё до войны ещё были такие желания? Ну, политикой, я думаю, точно было до. Война, конечно, начало войны в Украине очень сильно взорвала коллективы, в частности, потому что война прошла в мою жизнь и коснулась меня персонально. Сейчас она коснулась меня второй раз, и да, она как-то мне открыла глаза на это, но будто бы мозг зарядился совсем иначе, в котором я живу, и до сих пор он всё равно немножечко переконфигурировался по отношению с тем, что было в первом году, например. Угу. А что из того, о чём ты думал, как о планах на будущее, стало неактуальным или стало новым после начала войны, после переезда? Ну, после начала войны я, например, понял, что я не могу... Я понимал, что то, чем я хочу заниматься, делая это в России, это будет довольно-таки опасно и будет иметь теоретические последствия, и после начала войны я понял, что это просто невозможно. И я, если исходя из каких-то более практических вещей, то я понял, что, например, я не смогу получить образование в России, потому что после начала войны также было понятно, что обыклый вариант изучительского вуза не будет котироваться в мировом каком-то сегменте образования, и это тоже для меня было важной точкой. Если говорить про какие-то перспективные изменения, то абсолютно точно могу сказать, что у меня безумно расширился вектор, в котором я хочу двигаться. Точнее как, вектор остался тот же, но градус его раскрытия расширился. Потому что, например, я думал, что я буду заниматься на граффити, а сейчас я понимаю, что это один из моментов, в которые я хочу прибегнуть, и что я как условный художник могу работать в много... в больших количествах... в больших областях. Я понял, что для меня какая-то интернациональность и политизм внутренний стал тоже, например, первой частью, что несложно мыслить себя, что, например, всегда был в России. То есть, находясь в России, я мыслю себя только в рамках России. По многому было продиктовано даже политика России и ее разведывание прочим, что просто какая-то интернациональность будущего мужика в России, она намного сложнее, чем, например, жилья в Германии, ну или в Европе в целом. То есть, я, например, не осмысливаю себя как человека, который будет всю жизнь работать в Германии. Я понимаю, что я открыв и открыто хочу работать в других странах, в других материках и прочее. Я также как-то стал намного более генеративнее, терпимее и более открытым к другому и новому, несмотря на то, что мне казалось, что я был циковым и до переезда. Все-таки у меня появился опыт особого общения с людьми, не говоря, что они на одном языке. Это тоже очень важно, что я перестал себя мыслить в рамках русского языка, даже скорее в рамках произвольного. А с помощью стабилизации я узнал, что она не будет осуществлена в рамках русского языка. И это тоже интересный момент, читая, что можно действительно так или иначе стать активистикой. Вот. Это круто. То есть, в целом, как будто бы не все планы изменились, а многие просто расширились. И что просто, я понимаю, что были какие-то планы, которые невозможны в России, и поэтому они переформатировались на более интернациональные? Ну, наверное. Но здесь важный момент того, что планы, которые устраивались в России, все равно не могут быть теми же в рамках других стран. Просто из-за разницы культурных пространств. Вот. То есть, как бы, на словах, извини, пожалуйста, на словах, как бы, на фактуальном уровне, да, возможно, они остались теми же, но все равно обстоятельства в Вене сильно меняют их суть, несмотря на схожесть их формировок. В тот момент, когда ты был в Финляндии, потом был в Израиле, и вот сейчас в Германии, менялись ли в зависимости от твоего местоположения вот эти планы? То есть, что ты говоришь, что, например, когда ты находишься в России, то у тебя вот твой план зависит от культуры, от менталитета. А в других странах так же или все более интернационально? Сложный вопрос, потому что, когда мы говорим о каких-то планах, все равно этот процесс планирования, он устраивается на базе какого-то состояния, крепкого состояния на ногах, так скажем. И до того, как я переехал в Германию, а это было моим целью, начать учиться в Германии и начать получать образование, я не был в этом состоянии. Я не могу сказать максимально, что было приближено к опыту, скажем так, это было в Израиле, то, что я получил там гражданство, я понял, что это моя страна, даже если я отсюда уеду, все равно, как говорили, жизнь этой страны, и я строю свою идентичность вокруг этой страны. Поэтому мое гражданство планирование, не гражданство планирование, а даже качество этого планирования, пошло в Нидерландии, было совсем другим, чем сейчас, поэтому это сложный вопрос, который мне надо ответить. Вот ты сказал про то, что ты можешь строить идентичность от того, что, например, у тебя есть гражданство. Как, в общем, как поменялось просто, мне интересно, состояние как раз идентичности, вот, когда ты был в России и после переезда? Имеешь ввиду какой-то гражданская позиция? Ну, да, и с внутренней тоже, то есть, как бы как, что раньше все равно это было, все равно идентичность у меня построена вокруг опять той же культуры российской, а тут происходит перелом, в общем, да, и с внутренней тоже как бы как-то происходит по-другому. Ну, если говорить про гражданский аспект, то, во-первых, я очень много переосознал политических координатах, да, то есть, например, если в России есть, условно, какая-то дуальность, есть как бы за и есть против, то этот спектр в других странах, демократических странах, он намного шире, и это тоже очень важное понятие. Например, я очень четко ощутил после того, как началась война в Израиле, так как я со всеми как бы вопросами к Израилю и его действиям все равно остаюсь, грубо говоря, в его стране, и учитывая, что я себя посчитал условным левым, я, например, понял, что у левых тоже есть очень большой спектр, и условные левые поддерживают Хамас, что для меня как-то, например, совершенно не допустимо. Что касаемо какого-то гражданского самоощущения, очень интересно, что я как человек, который вырос в Бразилии, вырос, допустим, и в той России, как бы в той России, которую мы знаем сейчас, я, например, узнал, получив израильское гражданство, что идентичность не всегда должна ставиться на противостоянии к государству. То есть, это не значит, что нужно быть всегда согласным с ним, но, по крайней мере, государство должно быть обязательно взломом в отношении к себе, и не обязательно уметь, точнее, уметь обязательно, но не обязательно всегда отстранять себя как политическое тело от государства Хамаса, с которым все есть. Потому что Россия всегда была у меня в этот момент, что, может быть, мне было и норм раньше говорить, что я живу в России и прочее, но мне было довольно-таки сложно говорить, что я гражданин России, потому что казалось, что будто бы это причисляет меня к всему тому, что делает Россия. Сейчас все совсем иначе. То есть, просто из-за того, что мы условно в Израиле как какой-то синтетической стране, у меня есть возможность самоображения, самоподеления, рассказывать свое мнение. Я ощутил, что государство, это не здание, в котором сидят старые, в основном, белые, трогендерные дяденьки, а это люди, которые живут в стране. Вот, это тоже очень как-то поменяло меня и мои ощущения как политическая единица. Так, возвращаясь немного к размышлениям о будущем, что ты делаешь сейчас для того, чтобы достигнуть текущих целей? Получаю образование, учусь. А что ты делаешь для этого образования? Ну, я стараюсь интегрироваться. Мне, слава богу, позволяет хорошее занятие, что я пытаюсь сделать, и я пытаюсь обрастись связями, людьми, культурным кодом, в том смысле, в котором я нахожусь, и культурным кодом кем-то мировым. В том смысле, что я все равно нахожусь в Германии, и поэтому какой-то культурный аспект жизни Германии мне кажется намного хорошее, чем культурный аспект жизни Англии или любой другой страны, но я все равно стараюсь включаться в мировые процессы, связанные с своими интересами и моей соотечественностью. Откладываешь ли ты деньги на какую-то цель? Да, на управление ВНЖ. Ну, я получаю финансовую поддержку от моих родителей. Поэтому я также работаю как рексизер по немецкому языку, и плюс еще там есть какие-то точки, проекты, которые я внезапно начинаю получать деньги, и я как-то не разделяюсь деньги, которые внезапно меняют на дополнительную кассу, и просто у меня сейчас какой-то мой финансовый план, что я очень-очень аккуратен с финансами по разным причинам. Поэтому мне нет необходимости что-либо откладывать, потому что сумма у меня довольно-таки большая, но я доверяю себе, что это большая сумма, непонятно на какое время она сделана. Поэтому да, могу сказать, что я все-таки откладываю. Если бы можно было пожелать в твоей будущей жизни, то что бы ты пожелал? В моей будущей жизни? Ну это как пожелать, помечтать, то есть что бы ты хотел, чтобы было в твоей будущей жизни. Вот если бы можно было что угодно представить, как бы ты хотел, чтобы оно выглядело. Интересный вопрос, потому что мне кажется еще несколько месяцев назад я бы ответил на этот вопрос иначе, то есть несколько месяцев назад я бы сказал, что закончились все войны и все диктатуры и прочее. Сейчас я понимаю, что я не могу себе разрешить желать такое, потому что понимаю, что любые такие изменения требуют своего интересного обращения, то есть мне бы хотелось, чтобы в будущем у меня хватало сил бороться. Еще осталось? Ну вдруг. Хотелось бы, чтобы я мог полностью обеспечить себя посредством того античности, которым я занимаюсь и прикипать. А можно пробовать с матом? Можно. В общем сломать стереотипы бедного художника не будет успешно на всех аспектах. Если все эти желания исполнятся, то какой будет жизнь? Интересный. Я бы сказал так. Когда ты думаешь о будущем, то это скорее тревога или скорее радость? Ничего. Последние года два это была сугубо тревога. Сейчас мне кажется, что мой мозг отказывается больше жить при таком раскладе эмоциональном, поэтому я чувствую, что не будет ничего. То есть вообще никаких эмоций на счет будущего? Буду рад, если меня не убьют ракеты или не убьют меня полностью по причинам. Что делает твою жизнь интересной и что ты в ней ценишь? Я ценю холод, снег, дождь. Это очень забавно, но прожив 9 месяцев в летнем периоде я осознал, сколько это важно. Я ценю свободу. Это забавно, потому что казалось, что это довольно астрактное понятие, но все больше понимаю, что нет. Можно прокомментировать, но условно понимание того, что я имею право говорить, выглядеть и делать то, как хочу, оно очень ценно для меня. Наверное, я отвечаю на первую часть вопроса. Меня делает счастливым то, чем я занимаюсь. Как ты себя чувствуешь в контексте твоего будущего в условиях войны? Меня немного пугает неопределенность. Меня пугают невозможные предсказания в сценарии. В контексте войны я понимаю, что война, как некая субстанция, очень сильно изменилась. В том числе она перешла в онлайн. Я абсолютно не согласен и очень статистикой отношусь к фигуре Викторисова. Я очень скучаюсь к его высказываниям о том, что представление о очередности состояния войны и мира ложное и что война не прекращается никогда. Это наша действительность и война намного более обширное понятие, чем убийство с помощью военной техники. Также протесты совершенно разных видов и разных идеологий. Война это то, что ты стоишь на улице. Война это то, что происходит с тобой каждый раз, когда ты выходишь из дома. Война пугает то, как это может развиться и осознание этого. Война это то, что происходит с тобой каждый раз, когда ты выходишь из дома. У меня всегда казалось, что война это то, что может произойти. И когда война уже произошла дважды и без ответа на то, что война вообще не заканчивается, не закончится, появляется страх того, что что-то может стать хуже. Казалось бы, что все самое худшее, что я мог предложить, уже случилось. Что что-то может быть еще хуже. А оно точно произойдет. То есть есть ощущение, что будет хуже, чем сейчас? Да. В мировом контексте или в контексте России? В мировом. В России я, к сожалению, убежден, что будет хуже. Из-за того, что чувствуется, что в мире будет хуже, есть ли чувство, что твое будущее тоже будет хуже или нет? Конечно. Это миф. Возможно, как-то оградится от мировых событий. Поэтому если будет хуже, а оно будет, то хуже будет и мне. Вот на такой прекрасной ночи. Я думаю, что надо заканчивать это интервью. Спасибо тебе, что согласился со мной поговорить и за то, что поделился такими личными вещами. Я выключаю диктофон.