глава6

Hosok gives Hyeonwon a room to sleep in. The room has a one-person bed, a large built-in aquarium, a palm tree, and an old TV with a VCR. Hyeonwon jokes about the bed being suitable for a PG-13 rating. Kyuhun teases Hyeonwon about his concern for Juhon. They change the bedding and Kyuhun asks Hyeonwon about his work. They discuss their feelings for each other and Hyeonwon suggests watching a movie together. Kyuhun contemplates confessing his feelings but falls asleep. They wake up later and Hyeonwon comforts Kyuhun. Хосок выделяет комнату для сна, в которой Хёнвон часто привык оставаться, судя по тому, как он сразу начал возиться с заедающим окном, пытаясь открыть его в режим проветривания. Кихён застывает на пороге, смотря на одноместную кровать, очередной огромный, встроенный в стену аквариум, обеспечивающий своим синезелёным оттенком единственное в комнате освещение, огромную пальму в горшке, занимающую одну четвёртую комнату, и старый телевизор с видеомагнитофоном и стопкой кассет, как плюсом к нему. Выглядит странно, но эта комната, безусловно, выигрывает в своём уюте у холодильников Хосока. «Надеюсь, когда я приду, кровать останется в рейтинге PG-13», — без особого расчёта на крутой подъёб шутит Хосок, вручая Кихёну сложенный зелёный плед. «Ты реально думаешь, что он вписывается в мои желания?» — насмешливо звучит Кихён, как может звучать мальчик в младшей школе, оправдывающийся, что задирает одноклассницу потому, что она очень бесит, а не потому, что очень нравится. Кихён ещё на последнем звуке осекается в неуверенной попытке улыбнуться, а к концу его интонация была такой неловкой, что Хосок тактично сделал вид, и я не слышала этого. «Ты такой идиот», — вдыхает Хюнвон, забирая из рук Хосока плед, так как Кихён всё ещё на него не реагирует и косплеит глупого школьника. Воевать одному оказывается унизительно. «Я имел в виду, что…» — поздно оправдывается Кихён, когда Хосок желает спокойной ночи, толкая его в плечи, чтобы Кихён всё-таки зашёл в комнату, и он смог бы закрыть за ним дверь. «Забей», — отмахивается Хюнвон, открывая прикроватную тумбочку и находя там свежую простыни-наволочку. На секунду, на одну секунду, Кихёну становится обидно, что Хюнвон так легко пропустил мимо себя не самое честное, но всё-таки мнение Кихёна о нём. «Выглядишь так, будто вот-вот готов сказать. Мы встретились в странный период моей жизни», — чуть улыбается Хюнвон, расправляя в руках простынь, — и говорит это только для того, чтобы Кихён перестал стоять столбом у закрытой двери, перестал так пялиться на него и объединился с ним в командную работу по заправке постели. Когда Кихён вылетает из своей веры, что всё происходящее кинофильм, вовремя кто-то цитирует Чака Паланика, и всё возвращается обратно. Кихён подходит к кровати с другой стороны и берёт в руки подушку, меняя на ней старую наволочку на новую. И раз уж у Хюнвона такие стремительные попытки о чём-нибудь поговорить, чтобы сделать атмосферу вокруг более расслабленной, он пробует поговорить про «почему ты так переживаешь за Джухона?» Хюнвон тянет интригу на всё время, которое у него уходит на то, чтобы сложить старую простынь и постелить новую. Когда Кихён придумывает в голове новый, более общий вопрос, он всё-таки отвечает. «Знаешь, кто первый придумал шутку про пистолет-зажигалку? Джухон. И знаешь, кто был первым, над кем он так пошутил и держал под прицелом 10 минут? Я. Понимаешь теперь, почему не надо нервировать Джухона?» Кихён чувствует, что это не до конца настоящая причина, но позволяет Хюнвону не мучиться в придумывании и оставляет эту тему. «Мне интересно, — в полголоса говорит Кихён, пока Хюнвон раскладывает сложенный плед и накрывает им кровать сверху. — Я понимаю, врачей, но как ты не боишься раскапывать трупы? Тупой вопрос, но разве не страшно? — Живые пугают меня больше, — просто отвечает Хюнвон, и в этом Кихён находит логику. Хюнвон достает из тумбочки большой расстянутый оранжевый свитер и простые серые спортивные штаны. Очевидно, принадлежит это все Хосоку, и протягивает вещи Кихёна через кровать на вытянутой руке. — Тебе лучше переодеться, если не хочешь спать в грязном. — Это уже какой-то санаторий, — думает Кихён, — и чистое постельное выделили, и сменную одежду дали, и успокоили, и спать уложили. Если еще и накормят утром, Кихён с ума сойдет от счастья. Пока Хюнвон зачем-то включает телевизор и выискивает нужную ему кассету, Кихён меняет одежду, закатывая рукава свитера несколько раз, чтобы они не висели на нем, как смирительная рубашка. — Ты обычно крепко спишь, — спрашивает Хюнвон, нажимая на видеомагнитофоне кнопку перемотки кассеты, но тот отказывается с ним в этом сотрудничать. — Как убитый, — не может пройти мимо очевидной шутки Кихён, и они оба на это коротко смеются. — Ты не против, если я посмотрю фильм? Вряд ли смогу заснуть. Кихён залезает на кровать, устраиваясь в постели так, чтобы было видно всю комнату, включая сидящего на полу и возящегося с видеомагнитофоном Хюнвона. — Я исчезну, как только мы поговорим с Жухоном, — обещает Кихён, посчитав эту секунду самой благоприятной, чтобы успокоить Хюнвона в том, что он незадолго доставляет ему и его друзьям проблемы. — Это плохо, — отстраненно замечает Хюнвон, доставая кассету из видеомагнитофона и перематывая ее большими ножницами, которые, видимо, для этого и случая, и лежат рядом с телевизором. — Плохо, — едва слышно повторяет Хюнвон, сделав еще несколько кругов ручной перемотки, — потому что мне бы хотелось с тобой еще пообщаться. — Если сейчас от Кихёна откажется его собственное сердце со словами «За один день слишком много потрясений! Имей совесть! Это уже не вывести нормально!» — он все поймет, — потому что представить свое сердце в хуманизации и в диалоге с собой ему куда проще, чем представить, что он мог вызвать интерес у Хюнвона. — Пообщаться со мной, — переспрашивает Кихён и хочет записать ответ на диктофон, неуверенный, что из-за застывшего мыслительного процесса сможет конкретно сейчас запомнить эту информацию. — Ты такой грандиозный, — Хюнвон поворачивает голову и смотрит на Кихёна, — в своем идиотизме идей. Это забавно. Он улыбается и возвращается обратно к своему занятию. Кихён уже не понимает, звук перемотки кассеты так режет тишину или его шестеренки в голове, пытающиеся выработать какой-то ответ, который не сломает хрупкость обсуждаемой темы. — Так, — думает Кихён, — стоит ли сваливать на малознакомого человека признание в симпатии, а потом заснуть крепким сном, или все так и оставить в туманном «пообщаться» и не торопить события? Кихён так плохо во всех прямых и внезапных признаниях, он их не выносит, когда дело касается его собственного произнесения. Но он шарит за намеки. Намеки — его лучшие друзья. Благодаря намекам всегда есть возможность перевести все в «я вообще имел в виду другое». — Как думаешь, сколько должно пройти, чтобы уверенно сказать, что тебе нравится человек? — задает вопрос Кихён, накрываясь пледом до пояса и ложась на бок так, чтобы не терять из поля зрение Хенвона. Вопрос Хенвона веселит. Любой бы понял, что в нем скрывается, и он тоже явно это сделал. Но официально Кихён ни в какой симпатии не признавался. Поэтому если Хенвон удумает пошутить в его сторону, вопрос быстро сопроводится «да я просто спросил, от ничего делать». — В твоем случае, Кихён, минута после встречи и два года на отрицание внутри себя того факта, что кто-то имеет наглость тебе нравиться, — полушутит Хенвон, наконец-то разобравшись с кассетой и нажимая play на видеомагнитофоне. Кихён смотрит, как на его лице переливается свет аквариума и начальные титры какого-то старого фильма, идущего с помехами. Смотрит и продолжает говорить быстрее, чем внутренний стоп-кран сработает. — А в твоем случае… — А в моем это сложнее, — уклончиво отвечает Хенвон, поправляя провода позади видеомагнитофона, чтобы сделать картинку не такой ребристой от помех. — Сложно представить, что где-то живет человек, готовый принять меня с моей работой. — Почему такая уверенность? — У меня есть один используемый источник, прошлый опыт. Вообще, Кихён не думал, что словит Хенвона, готового спокойно отвечать на его личные вопросы. Может, какая-то наркотическая составляющая этой комнаты так влияет. Может, кихёновское вынужденное близкое расположение к слову смерть. Может, просто Кихёну впервые захотелось быть свелым уже во всех областях жизни, а не обходить другое романтические взаимоотношения. — Поэтому… — Да, он еще раз намекает, но уже более конкретно. — Допустим, тебе кто-то понравился, и этого кого-то не пугает твоя работа, а вызывает даже уважение. Что бы ты тогда сделал? Хенвон нажимает на кнопку перемотки, чтобы не смотреть первые 10 минут фильма и за это время успевает четко произнести. — Я бы отвез его в дом своего друга, с которым мы вместе раскапываем могилы, скрываем трупы и продаем их ученым. А потом бы включил старый фильм, терпериво делая вид, что я не понимаю, к чему этот «кто-то» ведет весь наш диалог. Больше у Кихёна никаких вопросов нет. Хочется только поставить мир на паузу буквально на одну минутку, проораться и потом также продолжать лежать в кровати и отыгрывать все свои тупые маскировки смущения. Но раз Хенвон просек фишку про два года на признание, Кихон говорит только «Ложись рядом, на полу смотреть неудобно, и ты не помешаешь мне заснуть». По его меркам, это максимум того, что он может сказать после того, как Хенвон обошел его в решительности и был так откровенен, спустя сколько там часов с их знакомства прошло. После полутора часа фильма в тишине Кихон еще балансирует на грани сна реальности и думает, что будь другая ситуация, он бы так быстро не рассыпался. Будь другая ситуация. Не опирайся, Кихон, виском о плечо Хенвона, не смотри он вперед на то, как видеомагнитофон с помехами передает фильм. Не будь он закутан в старый свитер Хосока, на три размера больше его, от которого пахнет можжевельником и спиртом. Не будь единственным источником света помимо телевизора аквариум в углу. Не будь этой ситуацией, Кихон бы никогда не задумался, может, рук Хенвона он и ждал всю жизнь. Кихон подвигает свою ладонь к ладони Хенвона и соприкасается с ним мизинцами. Он придумывает на это оправдание, но забывает озвучить его вслух, выпадая из реальности и отдавая себя сну. Он просыпается еще раз за ночь от движения рядом и отсутствия убаюкивающего работающего телевизора. — Спи еще, — тихо говорит Хенвон, до этого вставая с кровати только для того, чтобы выключить телевизор и задернуть плотные шторы. Его голос спокоен и утешителен. Кихон слышит его сквозь дымку сна, не открывая глаз, и готов согласиться с этим голосом с чем угодно и на что угодно. Плед Хасока накрывает только до плеч, но Кихон все еще отдает этому пледу описание «самый уютный плед в мире». Кихонвон ложится рядом, Кихон не чувствует его прикосновений, кроме дыхания в затылок, но его руки — возможно тех, которых Кихон ждал всю жизнь.